Поистине, это невыносимо–
весь лес икает и провонял брагой!
А. и Б. Стругацкие
Авторская оговорка: данная рукопись изначально составлялась с намерением игнорировать требования цензуры. Из песни слова не выкинешь, и я постараюсь хотя бы частично передать вам то, что мы чувствовали, слушая дружескую беседу Шмыкова с Сазыкиным у вечернего костра. Если кого-то коробит – рекомендую использовать бумагу с данным текстом по ее прямому назначению еще до прочтения. Да, еще: все очепятки не случайны. А я, пожалуй, начну:
Все трезвые.
Давным-давно, где-то в конце августа, телеграф джунглей, а проще говоря служба слухов донесла до меня весть о намерении Шмыкова-младшего (теперь я знаю, что он Шмыков-средний) устроить грандиозный сбор нашей 22й кафедры. Особенностями данного сбора, как ожидалось, должны были быть незначительное количество алкоголя и присутствие в лесу наравне со студентами преподдавателей кафедры. Забегая вперед скажу, что реализовалась лишь одна из этих заманчивых особенностей. Я согласился участвовать сразу, ибо морально уже был готов к долгому периоду вынужденного зимнего безделья. Дата 25 сентября пока казалась весьма отдаленной.
За три дня до выхода мне стали звонить знакомые и полузнакомые люди с желанием одолжить у меня несуществующие пенки/рюкзаки/спальники. В итоге вышло так, что на нашу группу не хватало и того и другого и третьего. Утром 24 сентября, проспав 4 часа я приперся в общагу с двумя рюкзаками – как обычно, пустым и полуполным. Идея заключалась в том, чтобы спихнуть Катерине Фарбер полный рюкзак и перед началом военной кафедры отдать пустой станок Ляге (в миру Сереге Краснову). Мои планы чуть не спутал чрезмерно бдительный вахтер, не поленившийся сидеть на посту в восемь утра. Уговорив его не разбирать мой рюкзак, я отправился к Кате. Будить ее пришлось недолго и скоро очаровательная хозяйка комнаты, одетая в очень симпатичный халатик открыла мне дверь. К сожалению, времени до начала защиты Родины оставалось мало и разговор ограничился фразой «I’ll be back». Выходя из общаги я наткнулся на Михалыча и Шамиля, направлявшихся к Катерине с той же целью что и я. Их вахтер дрючил значительно дольше, очевидно решив что два дополнительных рюкзака взрывчатки представляют общаге и, в частности, его кабинке значительно более серьезную угрозу.
На первых же двух парах войны выяснилось, что ни Шмыков, ни Славик Берзин никак не горят желанием повышать обороноспособность страны в ущерб организации слета. После тонкого намека подполковника К. боевой отряд сложился и втихую сунул подполковнику Г. три бутылки водки, получив в ответ приглашение к продолжению сотрудничества. Итак, отмазавшись от войны в 12:00 мы договорились встретиться с Шмыковской командой на вокзале в 14 часов и ринулись в общагу – перепаковывать вещи.
Знакомые со мной люди знают, что матерюсь я редко, особенно при дамах. Поэтому стоя посередине общажной комнаты я молча перебирал в памяти нецензурные выражения, чтобы высказать свое мнение по поводу вещей и рюкзаков, припертых моей группой. В конце концов, пришлось ограничиться банальным «ва-а-а-шу мать» и начать запихивать еду, барахло и Водку в мой 90литровник, еще один рюкзачок примерно такого же объема и Михалычевский «Смерть дачника». Но прибило меня то, что львиная доля вещей запихивалась в две сумки, одну из которых нельзя даже назвать заплечной – это была до боли знакомая парашютная сумка от «дуба». При этом два якобы ненужных рюкзака типа «смерть дачника» спокойно лежали у меня на квартире. Про рюкзачок Катерины скажу лишь, что объем его не приближался и к двадцати литрам и пятилитровая канистра с Водкой оторвала ему лямки на втором километре перехода. Мой же рюкзачок как обычно весил около тридцати килограмм, но на спине сидел как влитой.
Итак, попрощавшись с провожающими и бдительным вахтером, поцеловав на прощанье землю, мы рванули в путь. На станции «Савеловская» подхватили Димку Чернова, которого два года назад мстительный Сабуров вышиб из института. В условленном месте мы оказались аккурат в 14:00 и стали с интересом разглядывать электричку, на которой собирались поехать. Шмыковской группы не было. Через десять минут электричка ушла, а мы устроили дебаты на тему «Уехал ли на ней Шмыков». Как обычно, рассматривались два варианта: первый – Шмыков уехал, а мы можем сидеть на вокзале до позднего вечера и второй – Шмыков не уехал, и ждать его все-таки надо. В конце концов мы запихались в следующюю электричку. Слово «запихались» здесь не случайно, ибо пятничные дачники уже изрядно заполнили вагоны. Чтобы не терять времени даром, я уселся на парашютную сумку, взял на колени еще одну сумку чуть поменьше, уперся лбом в какого-то пассажира и благополучно проспал полтора часа до станции «Турист».
Еще погружаясь в электричку, мы заметили на платформе человек тридцать небольших девчонок и парней с рюкзаками и сразу определили их как потенциальных конкурентов. Наши подозрения усилились, когда та же группа высадилась с нами на той же станции. Решив во что бы то ни стало занять место первыми, мы побросали на спины рюкзаки и рванули вперед в весьма хорошем темпе, несмотря на то, что парашютная сумка стала отрывать нам руки на первых пятистах метрах пути. Через сорок минут хода, уже намечая привал, мы наконец обратили внимание на нескольких человек, идущих впереди. Вид двуручной пилы, торчащей из рюкзака одного из них посеял во мне смутные подозрения. Они оправдались – перед нами была знаменитая «Команда Ураган» - Сазыкин, Ляга и Димон Зайцев – люди, способные за два часа с помощью пилы полностью извести на дрова лесок средних размеров, невзирая на погоду и время суток. Догнав их, мы двинулись дальше и всего через пять минут были окликнуты настигнувшим нас Шмыковым. Подвели итоги: Сазыкинская группа выехала на электричке 14:10, наша 14:29, Шмыков выехал из Москвы в 14:54. Сравнение скоростей говорило явно не в нашу пользу. Через пять минут я снова взял эстафету парашютной сумки а Шмыков занялся любимым делом – стал пошлить, отчего шедшая рядом Катя заметно порозовела, а я стал размышлять о физиологической, психологической и анатомической осуществимости тех процессов на которые меня наводили Шмыковские реплики.
Вскоре мы дошли до речки, за которой было намеченное место слета. Не удивлюсь если узнаю что место, где мы ее переходили местные жители именуют коровьим бродом – дерьма там было предостаточно. Коровьи лепешки лежали даже в старом кострище, рядом с которым мы встали лагерем.
Не все трезвые.
…Костер разгорелся с первой спички, весело забулькал кан с водой и не успели мы еще разлить по первой для традиционного тоста «с приплыздом» как появилась изрядно протормозившая Игловская команда (в миру Игл – Пашка Попчиковский). Ближе к вечеру подошли Славик Берзин и Серега Суставов. Наши несовершеннолетние конкуренты встали лагерем неподалеку. К несчастью для них, ходить за водой девчонкам из их команды приходилось мимо нашего костра. Не уверен, что наши предложения сильно расширили их лексикон, но уши девчонок светились ровным красным светом даже в наступившей темноте. В отсутствие посторонних участников представления партнером Шмыкова по пошлостям становился Сазыкин. Уверен, что у человека не привыкшего к такой манере общения их диалог вызвал бы желание до конца своих дней не снимать пояс невинности.
Стемнело…Неутомимый Шмыков успел срубить нодью (получив при этом отскочившим бревном по лицу, отчего приобрел весьма бандитский вид) и вся наша группа – четырнадцать человек – с комфортом разместились вокруг ярко горевшего костра. Виночерпием был как всегда Ляга. Светила полная луна, народ говорил на мировые темы, Серега Суставов терзал гитару, а мне было так хорошо, как бывает только тогда, когда вокруг черный лес, в шаге – горящий костер, а рядом – только друзья…
Было уже за полночь, когда со стороны реки донеслись далекие матюги. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что источниками этих матюгов являются два Шурика – Галкин и Лузчик, а также Дашка (фамилию ее я не знаю). Они быстро влились в нашу шумную тусовку, а я внезапно понял, что пора спать. В нашей палатке на трех человек было всего два спальника и нам с Илюхой Штунцайгером пришлось спать на одном из них, накрывшись сверху одеялом, причем Илюха, наслушавшись разговоров у костра, всерьез опасался моего близкого соседства и обещал не поворачиваться ко мне спиной. Времени и сил разубеждать его не было, и я просто заснул.
Утреннее похмелье оказалось тяжелее, чем я ожидал, и прошло немало времени, прежде чем солнце сменило ярко-зеленый цвет на привычный желтый. Позавтракав, мы принялись обсуждать наполеоновские планы на день и в результате отослали Славика и Катю на станцию – встречать народ, а сами приступили к постройке переправы через речку. Примерно в то же время Серега Суставов добрался до бензопилы.
Об этой пиле вообще стоит рассказать особо. Когда ее только принесли в лагерь, к ней не было бензина. Бензин пришел со следующей группой. Когда пилу завели, оказалось, что кроме бензина туда нужно заливать еще и масло, причем масла в лесу взять было неоткуда. Добыв масло в деревне, мы влили его в пилу и вручили ее Сереге. Заведя сей агрегат, Серега ушел в лес и еще долго потом нас доставали попеременно раздававшиеся оттуда визг пилы и треск падающих деревьев. Вернувшись со странно блуждающими глазами, Серега сказал что пила работает нормально и можно приступать к делу.
Постройку моста начали весьма рьяно. Треть группы сразу отделилась, чтобы чинить полуразрушенные футбольные ворота на местном поле, Шмыков с Сазыкиным, не переставая пошлить, облачились в высокие сапоги и полезли в речку. По их партийным указаниям я изготовил с десяток полутораметровых кольев для крепления пролетов моста. Тем временем остальная часть тусовки приперла, тихо матерясь, несколько тяжеленных бревен. Итак, уложив первую продольную опору под пролет моста, Сазыкин взял у меня кол и страшно вращая глазами несколькими ударами обуха топора загнал его в дно, как мне показалось – на полметра. Странно поглядев на дело своих рук Кирилл вдруг ухватил кол и буквально двумя пальцами вынул его из воды. Нижняя часть кола была размочалена напрочь и напоминала нечто среднее между хорошей шваброй и беличьей кисточкой для рисования. Крепить опоры пришлось камнями.
Первый пролет моста уложили быстро из принесенных заранее бревен. Одно, особо длинное, было пущено на среднюю часть и сразу стало ясно, что в окрестностях других бревен подобной длины нет. Найдя Серегу с бензопилой я затащил его в лес и мы спилили не то ольху, не то осину подходящей длины, но сырую. Тащить ее пришлось ввосьмером. По мудрому совету Игла мы выстроились по росту, выдохнули, чертыхнулись, прокляли все на свете, но все-таки взвалили эту длинную хреновину на плечо. Процесс несения этой х..йни почему-то вызвал в моей памяти образ сороконожки, причем не простой, а периодически матерящейся при пересечении каждой кочки. Получалось так, что человек вставший на кочку оказывался выше остальных и, таким образом, принимал на себя большую часть ее веса. Высказав свое отношение к этой ситуации одним коротким словом человек шагал дальше а на его место на кочке вставал другой – с тем же эффектом. Все происходящее находилось в полном соответствии с волновой теорией – несмотря на перемещение волны (нас с бревном) – критическое событие (матюги) оставалось в одной точке, вернее кочке. Наконец, изнемогая от тяжести, мы приперли бревно к речке, где за нашими перемещениями с интересом наблюдали Шмыков и Сазыкин, остановились, выдохнули, громко сосчитали «три-четыре» и со страшным треском обрушили эту хреновину на землю…
– Интересно… – задумчиво протянул Сазыкин – какой идиот это придумал?..
Бревно лежало перед нами разломившимся на две части.
…В конце концов мы все-таки собрали мост. Он получился не совсем кривым и относительно прочным – то есть не разваливался сразу при попытке перехода, а лишь многозначительно покачивался и скользил под ногами. Довольные результатом, мы двинулись обедать.
После обеда начали прибывать первые участники слета. Вскоре рощица приобрела относительно обжитой вид – там и сям стояли палатки, где-то вились дымки костров, кто-то уже громко произносил «с приплыздом». Серега Суставов, немного передохнув, снова взялся за пилу и двинулся в лес – пилить нодью для освещения и обогрева сцены. Через некоторое время к нему на помощь пришел я и мы с Сазыкиным и Славиком стали трахаться (другое слово здесь не подходит) со старой лежалой елкой, в которой все время зажимало Серегину пилу. Неоценимую помощь оказал нам Шурик Лущик – мы использовали его в качестве противовеса на рычаге, которым приподнимали часть елки, периодически вспоминая Архимеда с его точкой опоры и Киврину с курсом кинематики. Святую троицу замыкала Неизвестная Мать.
Когда мы наконец собрали все отпиленные бревна на поляне-сцене я подумал, что вплотную приблизился к реализации своей давней мечты – собрать нодью из десяти бревен. Однако Шмыков обломал меня, сказав что от трех костров будет больше света. Если б он знал…
Как только стемнело, Шмыков дал отмашку – зажигать костры. К слову сказать, прошел короткий дождик и собирать в лесу с помощью фонарика сухой хворост было занятием весьма интересным, тем более, что хворост отбивался и норовил ткнуть нас веткой в глаз. Натащив немаленькую кучу относительно сухих веток мы принялись разводить огонь. Почему-то мне кажется, что жители каменного века с подобной задачей справились бы несколько лучше – мокрое дерево гореть не хотело. С грехом пополам раздув маленький огонек, Славик переместился к соседней нодье, а я остался у первой – махать пенкой. Очень скоро я понял, что будь даже на моем месте терминатор, результат от махания был бы таким же – пока в костер поступал кислород, внутри что-то горело. Когда насильственная подача кислорода прекращалась, трехметровую нодью можно было смело сравнивать с керосинкой. Та же судьба постигла нас и на двух других кострах. Собравшиеся на врачебный консилиум Игл с Сазыкиным реализовали кучу полезных фенечек, которые несомненно дали бы результат, будь на месте мокрой елки что-нибудь иное. Не помог даже подошедший Шмыков с бутылкой бензина. Раз за разом, изображая заклинателя огня, он вливал по кружке горючего в костер. Ненасытное пламя сжирало бензин за секунды и продолжало коптить пуще прежнего. Посмотрев, как догорает в костре третья кружка бензина я предложил было сделать факелы из ненужных вещей, но быстро спохватился – дабы не стать примером и не расстаться с любимым свитером. Тем временем Шурик Галкин обходил костры с Вовкиной рацией – тщетно. Приказов по радио огонь не слушал. И тут пришла очередь Сазыкина:
– А …мать, давайте, …ля, этот …баный костер соберем …мать, в одну …ную кучу!!! – рассудительно сказал он.
Сказано – сделано. Температура внутри пирамидки из десяти бревен медленно но верно поднялась за сто градусов цельсия и вместе с дымом из костра наконец повалил густой пар. Система с автоподсушиванием понемногу разгоралась. Почуяв запах жареного к нодье стал медленно подтягиваться народ – начинались зрелища.
Про зрелища много говорить не буду. Скажу лишь, что хоровое пение вразнобой без гитары звучало со стороны далеко не так хорошо, как наверное казалось участникам этого действа. То же самое пение, но под гитару, особенно в исполнении преподавателей было встречено «на ура», а бывалые туристы-водники громко подхватывали вслед за Шмыковым-старшим «…на эту местность уж нету карты, идем вперед по абрису…».
Настал черед и нашей группы. Из темноты за костром к освещенной сцене выдвинулись шесть человек – все в тельняшках, но почему-то без штанов. Было ли то, что мы танцевали канканом – судить не берусь, но нездоровое оживление со стороны зрителей говорило само за себя.
Шурик Лущик с Галкиным спели «Коронована Луной», причем в Лущике сложились лучшие черты Паганини и Гастелло – он сыграл эту песню с порванной первой струной, несмотря на то, что его кожаная куртка уже дымилась от жара костра. Периодически на сцене появлялся некий скринсейвер, изображавший то, что и так делали все вокруг костра, а именно процесс переливания Водки из бутылок в тару поменьше с последующим переливанием в уже совсем бездонные емкости. Праздник постепенно перешел в менее организованную форму. Кто-то разбрелся пьянствовать по своим кострам, кто-то по чужим, кто-то принялся искать потерянного в лесу Александра Шагина. Самая стойкая тусовка – Стрижевский, Сабуров, Дима Тараканов, Шмыков, Катерина и я – еще какое-то время посидели у догорающей нодьи и разошлись. Праздник кончился. Начиналось веселье.
И-и-и-к!
Пусть рассказывают очевидцы
– меня пить ломало и я спал.
Наступило туманное утро. Хмурый народ выползал из палаток (самые стойкие бойцы только ложились спать) искал воды, бродил от костра к костру разыскивая потерянных товарищей и еду. Неутомимому Галкину таки удалось собрать всех, державшихся на ногах к сцене, где происходило аукционное действо. Да, совсем забыл: по итогам конкурсов песни и пляски, а также на лучший лагерь, щедрая кафедра выделила каждой группе некоторую сумму в НСКВ – несвободно конвертируемой валюте, где с пятирублевок на нас грозно смотрел сам завкафедрой Синицын. За эти-то деньги и продавались на аукционе жизненно необходимые в лесу предметы, как-то пиво, шампанское, коньяк (к слову, он достался нашей группе) а также оценки за зачеты и экзамены, причем спрос на последние был удивительно низок.
Вернувшись к костру мы разлили коньяк по пластмассовым кружкам, согрели в ладонях, кого не коробило от запаха спирта смог оценить аромат. Параллельно мы жарили сосиски (хорошо, что рядом не было Шмыкова – он бы прокомментировал). Шмыков появился позже и объявил, что любители комфорта, способные упаковаться за полчаса, имеют шанс поехать в Москву на преподавательском автобусе. Последовавшая за этим дискуссия очень напоминала сцену из фильма «Армагеддон» – “Остаемся-улетаем, улетаем-остаемся, остаемся…” – в этот момент пошел ливень и вопрос решился сам собой. Наша группа упаковалась за 4 минуты и сорок секунд. Допивать Водку остались Галкин с Лущиком и Лягой.
Итак, снова на моей спине рюкзак, в руке – парашютная сумка, под ногами – раскисшая глина горнолыжного склона крутизной градусов 30. Чему я не могу поверить до сих пор – тому, что никто из нас в этом дерь.. ни разу не поскользнулся. И вот впереди сухой теплый автобус, вот уже вещи развешаны по окнам для просушки, в закрытую дверь вламывается Андрюха Цветнов – мы трогаемся.
В пробке у Москвы мы стояли минут сорок. За это время я успел и поспать, и привести себя в порядок…и как-то внезапно осознать, что кончился и еще один летний сезон – кончились костры, и песни под гитару, и пьянки на вольном воздухе, и впереди у нас – только хмурая осень, да белая зима. Я выглянул в окно. Еще клубились тяжелые свинцовые тучи, но дождь кончился. От горизонта к облакам протянулась радуга – самая яркая радуга в моей жизни. Мы ехали домой.
26 сентября –
14 октября 99г.
Мое отдельное спасибо:
Сереге (Ляге)
Краснову
Пашке (Иглу) Попчиковскому
Кириллу Сазыкину
которые обеспечили
успех безобразия
А также персональное спасибо Шмыковым (всем сразу) и Славику Берзину – без них все это безобразие было бы невозможно.
(c)LastFiire
(Александр Огарко). 99год